Роберт Фолкон Скотт
Казалось, к началу минувшего века на нашей планете уже не осталось белых пятен. И словосочетание "terra incognita" почти утеряло свой изначальный смысл. Почти! Ибо еще существовала настоящая неизведанная земля - Антарктида. И многие страны - Англия, Франция, Германия, Норвегия - стремились первыми завоевать этот континент. Соперничество наций за Южный полюс и храбрость отдельных смельчаков - всё перемешалось в этом грандиознейшем из соревнований, когда-либо наблюдаемом человечеством. Участников подстегивали самые разнородные мотивы: спортивный азарт, самолюбие исследователей, жажда познания, дух странствий, соображения государственного престижа, надежда обрести славу первооткрывателя, стремление к расширению территорий и обретению новых ресурсов.
Еще в 1895 году шестой географический конгресс, проходивший в Лондоне, констатировал в своей резолюции, что "Антарктические области являются величайшим объектом для будущих исследований". Четыре года спустя седьмой конгресс, проходивший в Берлине, выработал общий план исследования Антарктики - этой "terra incognita australis" географов древности.
Первую зимовку на "седьмом континенте" в 1898-1899 годах провел норвежец Карстен Борхгревинк, описав Ледяной барьер Росса. Следующей была немецкая экспедиция Эриха фон Дригальского. На судне "Гаусс" она обследовала восточный участок побережья Антарктиды между Землей Уилкса и Берегом Кемпа, который назвали Землей Вильгельма II. Шведы во главе с доктором Отто Норденшельдом на китобойном судне "Антарктик" исследуют море Уэдделла и северо-восточную часть Антарктического полуострова. Шотландская экспедиция Уильяма Брюса на судне "Скотия" в районе Западной Антарктиды достигает берега, названного ими Землей Котса. Французский полярный исследователь Жан Батист Шарко на судне "Франс" обходит и топографирует западное побережье Земли Грейама. Англичанин Роберт Скотт на корабле "Дискавери" ищет проход на юг, упирается в берег неизвестной земли и называет ее Землей короля Эдуарда VII.
Однако эти экспедиции лишь прелюдия к главному - достижению Южного полюса. В 1907 году на его штурм отправляется экспедиция англичанина Эрнеста Шеклтона, который в 1901-1903 годах в составе экспедиции Скотта уже побывал в Антарктиде. Увы, он поворачивает назад всего в 160 километрах от заветной точки.
И вот газеты мира разносят весть: в Антарктику отправляется новая экспедиция Роберта Скотта, которая намерена завершить то, что не удалось сделать Шеклтону. "Нетерпеливо ждет человечество, - писал Стефан Цвейг, - оно знает: ставкой является последняя тайна Земли. Америка снаряжает Кука и Пири к Северному полюсу; на юг направляются два корабля: одним командует норвежец Амундсен, другим англичанин - капитан Скотт".
Но Скотт и не подозревал, какой грозный соперник объявился у него. Рауль Амундсен первоначально планировал экспедицию на Северный полюс, собираясь повторить дрейф Нансена через Центральный полярный бассейн. Но узнав, что Северный полюс уже открыт, отправляется в Антарктиду. Даже Япония включилась в это соревнование, снарядив на юг экспедицию лейтенанта Тиоку Ширазе. Таковы обстоятельства, на фоне которых происходило плавание корабля "Терра Нова" во главе с капитаном Скоттом к далекой Антарктиде.
Роберт Фол кон Скотт родился 6 июня 1868 года. В тринадцать лет Роберт становится кадетом на учебном корабле «Британия», в пятнадцать — мидшипменом на «Боадише», затем на «Монархе», «Ровере», в двадцать — младшим лейтенантом на «Амфионе». В двадцать три года Скотт поступил в минно-торпедное училище. В двадцать пять, окончив его, стал лейтенантом, минным офицером на «Вулкане».
В 1894 году семья Роберта Фолкона лишилась всего своего состояния. Через три года умер его отец, еще через год — брат. В тридцать лет-лейтенант Роберт Фолкон Скотт остался единственной опорой для матери и четырех своих сестер. Он был на хорошем счету у начальства — волевой, целеустремленный морской офицер. Но только через десять лет после производства в лейтенанты он должен был получить следующий чин — капитана 2-го ранга. Рассчитывать на протекцию не приходилось. В 1898 году в Лондоне была издана тоненькая брошюрка «Исследование Антарктики. Призыв к посылке национальной экспедиции», а в июне следующего года лейтенант Скотт случайно встретил на улице автора брошюры — Клементса Маркхема, президента Королевского географического общества. Маркхем сообщил ему, что готовится экспедиция в Антарктику. Через два дня Скотт подал рапорт о своем желании возглавить экспедицию. Год спустя он был досрочно произведен в капитаны 2-го ранга, стал начальником экспедиции. Скотт не имел ни малейшего полярного опыта. Но он был настойчив, целеустремлен, честолюбив, умел командовать людьми и умел подчиняться.
Ничего особенного в этой судьбе не просматривалось; примерно такой же путь проделали сотни, тысячи сверстников Кона (так звали его в детстве). В связи с этим Стефан Цвейг писал: "Некто Скотт, капитан английского флота. Некто! Его биография соответствует его рангу. Он исполнял свои служебные обязанности к полному удовлетворению своего начальства... В его поведении нет ничего героического. Его лицо, судя по фотографии, ничем не отличается от тысяч, от десятка тысяч английских лиц: холодное, неподвижное, словно застывшее, оно полно затаенной энергии. Серые глаза, крепко сжатые губы. Ни одной романтической черты, ни проблеска веселости в этом лице, проникнутом волей и практическим здравым смыслом..."
Писатель, увлеченный сюжетной линией своей блестящей исторической миниатюры о завоевании Южного полюса, не совсем справедлив к Роберту Скотту. Достаточно внимательно почитать личные дневники Скотта, которые он вел в период своей последней экспедиции на Южный полюс, чтобы сделать вывод, что "внутренний мир его сложен, не так прямолинеен и прост, как казалось Цвейгу, хотя сам Скотт тщательно, с целомудренной сдержанностью мужчины оберегал этот мир не только от посторонних, но, видимо, и сам от себя. Зато там, где он говорит о своих товарищах, деливших с ним и неудобства плаванья... и тихие радости дружеских диспутов в полярную ночь, и тяготы походов, там он откровенен, находит удивительно теплые... слова. Редко-редко, когда вырвется у него упрек, слово осуждения; чаще всего это восхищение своими спутниками, гордость за них..." Вот он рассуждает о фотографе экспедиции Пантинге, фотоснимками которого и проиллюстрирован этот материал: "Самым превосходным его качеством, пожалуй, является удивительная способность схватить живописные эффекты кадра. Поэтому компоновка его снимков необыкновенно хороша... Он художник, влюбленный в свою работу. Душа радуется, слушая его восторженные рассказы о достигнутых результатах и планах на будущее..."
Цвейг не всегда точен, когда, касаясь дневников Скотта, делает вывод, что "его слог - ясный и выдержанный, захватывающий своей деловитостью, но без малейшего полета воображения - словно рапорт..." Да, на 99 процентов писатель прав, но время от времени в этом "рапорте" случаются места, которые, кажется, писал не капитан королевского флота Великобритании, а художник.
"Долгие, мягкие сумерки серебряным звеном соединяют сегодняшний день со вчерашним...", "...Интересно наблюдать за движением ломающихся... пластов тонкого льда... Это движение совершается под неумолкающую музыку, точно стеклянные колокольчики звенят высокими, но мелодичными нотами, - напоминает щебетание птиц в лесу. Мы говорим: "лед поет", "Заметки о сиянии. Это - язык мистических знаков, вдохновение богов, чудесная, чисто духовная сигнализация... Может быть, обитатели какого-нибудь другого мира... повелевают могущественными силами, окружают нашу планету этими огненными символами, этими золотыми письменами, ключом для расшифровки которых мы не обладаем..."
Роберту Скотту не откажешь в способности глубоко чувствовать ситуацию, в знании человека, в умении правильно оценивать внутренние качества людей.
"...Вот когда происходит, - читаем запись в дневнике, - замечательная переоценка ценностей. В обычных условиях даже при незначительной настойчивости легко добиться своего. Самоуверенность - вот маска, которою прикрывается множество слабостей. Обычно некогда, да и нет охоты заглядывать под эту маску, и получается, что мы часто принимаем людей по их собственной оценке.
Здесь же показная сторона - ничто; в счет идут только внутренние качества человека. В такой обстановке кумиры поневоле меркнут, и их заменяют люди, обладающие скромным достоинством. Пыль в глаза не пустишь..."
Цвейг доводит образ капитана Скотта до некоего обобщающего символа. Он говорит: "Этот Скотт уже сотни раз являлся в английской истории: он завладел Индией и бесконечным количеством островов Архипелага, он колонизировал Африку и сражался с целым миром с той же неизменной железной энергией и с тем же холодным, застывшим лицом". И в самом деле, если и не сам Скотт, то многие из его товарищей по экспедиции участвовали в англо-бурской войне, ходили с экспедицией в отдаленные уголки Китая, в Тибет, служили в Индии. Все они приучены свято верить в силу коллектива. "Все вместе взятые представляют удивительный подбор, - писал Скотт. - Слишком было бы злою насмешкой со стороны судьбы дозволить такому сочетанию знаний, опытности и энтузиазма пропасть даром, ничего не свершив". Предстоящие трудности их не пугают: "Каждый день что-нибудь новое, - читаем в одной из дневниковых записей Скотта, - новые препятствия, угрожающие преградить нам дальнейший путь. А может быть, игра потому так и заманчива".
Еще перед началом экспедиции, в 1900 году. Скотт специально ездил в Норвегию, где консультировался с Фритьофом Нансеном. Потом посетил Германию, ознакомился с подготовкой антарктической экспедиции Эриха Дригальского. Перед началом экспедиции Скотт закупил в России два десятка ездовых собак. Но первая же попытка использовать их совершенно разочаровала его. Хотя собачьей вины тут не было, сказалось полное отсутствие опыта у англичан. По официальным документам, экспедиция не ставила своей целью достижение Южного полюса. Но об этом думали и Маркхем, и Скотт. Когда кончилась длинная полярная ночь и наступило лето, попытка была предпринята. Роберт Скотт, Эдуард Уилсон, Эрнст Шеклтон составляли полюсный отряд.
Их сопровождала вспомогательная партия из 12 человек. На нартах вспомогательной партии развевался флаг с надписью: «В услугах собак не нуждаемся».
Но полюсный отряд все же рассчитывал на собак — другого транспорта не было. И собачья упряжка за несколько часов сумела догнать вспомогательную партию, которая вышла на три дня раньше. Скотт торжествовал: «С верой в себя, в наше снаряжение и в нашу собачью упряжку мы радостно смотрим вперед». Но когда, достигнув 79-й параллели, вспомогательная партия повернула обратно, собаки отказались везти груз. «Поезд», составленный из пяти нарт, был перегружен. Пришлось разделить поклажу на две части, а потом и на три и, соответственно, каждую милю проходить дважды или трижды. Зимой собаки питались специальными сухарями из пеммикана (изготовленными для собак лучшими фирмами Англии), но в санном путешествии по совету какого-то «знатока» их перевели на «диету» из мороженой рыбы, которая оказалась подпорченной. Собаки слабели с каждым днем. Через пять недель одна за другой стали умирать... Мясо погибших или убитых собак уже не могло поддержать силы живых. По утрам, впрягая в нарты, собак зачастую приходилось поддерживать — от слабости у них подкашивались ноги.
За день удавалось пройти четыре, потом только две мили. Паек людей сократился до полутора фунтов в день, и чувство голода не покидало их. Все страдали от снежной слепоты, Уилсон, придерживаясь за нарты, временами брел с завязанными глазами. У Шеклтона появились первые признаки цинги. 1 января, достигнув широты 82° 17», они повернули обратно. Ветер стал попутным, и они поставили импровизированный парус. Но скорость резко возросла только тогда, когда путешественники окончательно"отказались от помощи собак. За этот день они прошли десять миль. Оставшиеся еще в живых собаки трусили рядом. Но собачий корм на нартах был лишним грузом, и 13 января убили последних. Шеклтон слабел, он кашлял, отхаркивался кровью. Теперь он уже не помогал тянуть сани, не участвовал в лагерных работах. Иногда его даже усаживали или укладывали на сани. У Скотта и Уилсона тоже были явные признаки цинги. Все они тащились из последних сил...
В тот год высвободить судно из ледового плена не удалось, пришлось остаться на повторную зимовку. И весной Скотт возглавил новое санное путешествие — в глубь Земли Виктории. На этот раз без собак, Впрягшись в лямки, они прошли за 59 дней 725 миль. Почти по тринадцать миль в сутки, а бывало и по тридцать! Как писал Скотт, они «развили скорость настолькоблизкую к скорости полета, насколько это возможно для санной партии».
Проведя в Антарктиде две зимы, английская экспедиция вернулась на родину с триумфом. Двенадцать объемистых томов стали ее итогом — метеорологические, гидрологические, биологические, магнитные наблюдения, работы по физической географии, геологии Антарктиды. Англичане исследовали шельфовый ледник Рофа, внутренние части Земли Виктории.
Скотт как начальник экспедиции заслужил общее уважение за решительность — когда пробивался на судне к берегу Антарктиды, за мягкость — во время зимовки и, наконец, за личное мужество. Он получил золотые медали от географических Обществ Англии, Америки, Дании, Швеции. Географическое общество России избрало его своим почетным членом. Скотт был произведен в капитаны 1-го ранга. Английский король пригласил его погостить несколько дней в своей резиденции и вручил ему орден Виктории. К чести Скотта, все похвалы в свой адрес он относил на счет экспедиции в целом. «Антарктическая экспедиция — это не спектакль одного, двух или даже десяти актеров. Она требует активного участия всех... мне представляется, что нет причины особо выделять мою персону».
Скотт признавал: Мы были ужасающе невежественны: не знали, сколько брать с собой продовольствия и какое именно, как готовить на наших печах, как разбивать палатки и даже как одеваться. Снаряжение наше совершенно не было испытано, и в условиях всеобщего невежества особенно чувствовалось отсутствие системы во всем». Когда Скотт читал первую публичную лекцию в Альберт-холле, здесь собралось около семи тысяч членов и гостей Королевской академии, Королевского географического общества. А на украшенной флагами трибуне разместилась вся команда «Дискавери"! Он получил звание капитана 1-го ранга, служил некоторое время помощником начальника военно-морской разведки, командовал линкорами «Викториэс», «Альбемерлен».
Ему было тридцать семь, когда он познакомился с молодой художницей, скульптором Кетлин Брюс и полюбил ее. Через два года решился просить ее руки. По словам биографа, «Кетлин обладала ясным логическим умом, открытым и искренним характером, была совершенно свободна от претенциозности и чрезмерных потребностей: не выносила косметики, драгоценностей и дорогих туалетов». 2 сентября 1908 года они обвенчались, а 14 сентября 1909 года у них родился сын. Его назвали Питером в честь Питера Пэна, героя книжки Дж. Барри — друга Скотта. Свое будущее Скотт уже навсегда связал с Антарктидой. Накануне рождения сына, 13 сентября 1909 года, он объявил об организации новой антарктической экспедиции. «Главной целью, — сказал Скотт, — является достижение Южного полюса, с тем чтобы честь этого свершения досталась Британской империи».
В сентябре 1909 года Фредерик Кук и Роберт Пири почти одновременно заявили, что Северный полюс покорен. Но оставался еще другой полюс — Южный. Летом того же 1909 года из Антарктиды возвратился Эрнст Генри Шеклтон, бывший спутник Скотта. Его попытка достичь полюс закончилась неудачей, хотя экспедиция продвинулась до рекордной широты — 88*23». До полюса оставалось 179 километров! В октябре, уже начав сбор средств на организацию экспедиции, Роберт Скотт выступал в резиденции лондонского лорд-мэра.
Газета «Таймс» cообщала: «Вопрос был поставлен так: желают ли наши соотечественники, чтобы британский подданный первым достиг Южного полюса?» О своем намерении покорить Южный полюс заявляли также Роберт Пири, а затем Руал Амундсен Пири так и не смог собрать денег на организацию экспедиции. И Амундсен становился главным конкурентом. Уже в Антарктиде выяснилось, что Амундсен устроил свою базу на щельфовом леднике Росса, всего в нескольких сотнях километров от мыса Эванс, места зимовки англичан. Скотт записывает в дневнике: »...всего разумнее и корректнее будет и далее поступать так, как намечено мною... идти своим путем и трудиться по мере сил, не выказывая ни страха, ни смущения. Не подлежит сомнению, что, план Амундсена является серьезной угрозой нашему. Амундсен находится на 60 миль ближе к полюсу, чем мы. Никогда я не думал, чтоб он мог благополучно доставить на Барьер столько собак». У Амундсена — 120 собак. У Скотта — три мототягача, 19 низкорослых, но выносливых маньчжурских лошадок и 35 ездовых собак. Но один тягач затонул при «разгрузке, а осенью и зимой погибли по разным причинам девять лошадей и десяток собак.
План экспедиции сложился давно. Вначале — шельфовый ледник Росса, 700 километров. Затем между широтами 83,5'' и 85,5° предстоит трудный подъем на высоту более трех тысяч метров по рассеченному трещинами леднику Бирдмора. А дальше, вероятно до самого полюса, высокогорное ледяное плато. Еще полтысячи километров. Весь путь до полюса и обратно составлял около трех тысяч километров. Скотт рассчитывал затратить на него около 145 суток. Мототягачи должны были доставить грузы для склада на широту 80°30''. Предполагалось, что лошади и собаки смогут довезти большую часть необходимых грузов по крайней мере до ледника Бирдмора.
В путь он выступил 2 ноября 1911 года. Капитану Скотту нелегко управлять своим «беспорядочным флотом». Сильные лошади работают с неполной отдачей, на несколько часов меньше, чем слабые. Собачьи упряжки за пару часов легко пробегают те 10 миль, которые лошади преодолевают за день.
Бывшая моторная партия, дотащив свой груз до указанной в инструкции широты 80°30», шесть дней вынуждена ждать подхода основной группы и новых указаний. Невосполнимая потеря времени! 21 ноября все три группы наконец.соединились. Моторные сани пришлось бросить, пони перебили за 83-й параллелью, когда вышел весь фураж. Вскоре у 84° были отправлены обратно собачьи упряжки, и англичане сами тащили тяжело нагруженные сани. За 85° Скотт приказал вернуться четверым участникам экспедиции. 3 января на широте 87°30'' Скотт объявляет свое решение. Трое завтра возвращаются. К полюсу пойдут пятеро: бакалавр медицины, врач Эдвард Уилсон, квартирмейстер Эдгар Эванс, капитан драгунского полка Лоуренс Отс, лейтенант корпуса морской пехоты Генри Боуэрс и сам Скотт.
Решающий бросок к полюсу — награда. Трое возвращающихся ужасно огорчены. «Бедный Крин расплакался», — записывает Скотт. Первые дни им сильно мешают поперечные заструги. Кажется, вокруг море острых, мерзлых волн. Температура постоянно держится около минус 30°, заструги покрыты щетиной острых ледяных кристаллов, и сани совершенно не скользят по этой ледяной щетине.
«Теперь мы делаем немного больше 1/4 мили в час, и это результат больших усилий». 9 января позади рекордная широта Шеклтона. Час за часом, день заднем они налегают на лямки. «Ужасно тяжело идти... как видно, чтобы дойти туда и оттуда, потребуется отчаянное напряжение сил... До полюса около 74 миль. Выдержим ли мы еще семь дней? Изводимся вконец. Из нас никто никогда не испытывал такой каторги». 13 января достигнута широта 89°9». До полюса — 51 миля. «Если и не дойдем, то будем чертовски близко от него». Когда до полюса было всего несколько километров. Скотт занес в дневник следующую запись: »...разглядели черную точку впереди... [оказавшуюся] черным флагом, привязанным к полозу от саней. Тут же поблизости были видны остатки лагеря... Норвежцы нас опередили. Они первыми достигли полюса. Ужасное разочарование!»
18 января англичане нашли палатку, а в ней — несколько брошенных инструментов, три мешка с «беспорядочной коллекцией рукавиц и носков» и записку на имя капитана Скотта от Амундсена с просьбой доставить от него письма норвежскому королю. Англичане сфотографировали и зарисовали палатку, у полюса водрузили английский флаг, сфотографировались и пустились в обратный путь. «Ужасное разочарование! Мне больно за моих верных товарищей». Короткое грустное торжество на полюсе: «К нашему обычному меню мы прибавили по палочке шоколада и по папиросе». Впереди обратный путь, полторы тысячи километров.
«Борьба будет отчаянная. Спрашивается, удастся ли победить?» — записывает Скотт. С первых же дней в его дневнике появляются тревожные нотки. У Отса постоянно зябнут ноги. Уилсон мучается с глазами — снежная слепота. Эванс еще по дороге к полюсу сильно порезал руку при переделке саней, вдобавок у него обморожены пальцы рук и нос. Они не могут позволить себе ни дня отдыха — только шагать и шагать. Девять, десять, двенадцать часов в день.
Запаса продуктов на очередном складе хватает лишь на то, чтобы дойти до следующего. День-другой задержки, и весь отряд окажется на грани гибели... Днем 17 февраля, когда сделали привал, Эванс далеко отстал. «Я первый подошел к нему. Вид бедняги меня немало испугал. Эванс стоял на коленях. Одежда его была в беспорядке, руки обнажены и обморожены, глаза дикие. На вопрос, что с ним, Эванс ответил, запинаясь, что не знает, но думает, что был обморок. Мы подняли его на ноги. Через каждые два-три шага он снова падал. Все признаки полного изнеможения...» Эванс скончался, не приходя в сознание. Теперь четверо бредут по бесконечной белой пустыне. Можно немного увеличить ежедневные рационы, но спешить надо по-прежнему. Новая беда — топливо. Банки с керосином, которые лежат на складах, почему-то оказываются полупустыми. Топлива едва хватает на приготовление пищи. Нельзя подогреть даже лишнюю кружку воды, и зачастую они грызут мерзлый пеммикан. Обувь не просыхает, безнадежно смерзается за ночь. По утрам они с трудом натягивают ее на ноги, полтора-два часа уходит только на то, чтобы обуться. Теперь даже днем, на ходу они мерзнут. Ветер, кажется, пронизывает насквозь. Кончилось антарктическое лето. Надвигается зима. Мороз достигает 30 — 40 градусов. Поверхность ледника покрыта тонким слоем шершавых кристаллов. Ветер попутный, сильный, но они порой даже не в состоянии сдвинуть сани. При низких температурах снег, как песок... Двенадцать миль в день, затем одиннадцать, шесть, пять с половиной.
«Пятница, 16 марта или суббота, 17. Потерял счет числам... Жизнь наша — чистая трагедия. Третьего дня за завтраком бедный Отс объявил, что дальше идти не может, и предложил нам оставить его, уложив в спальный мешок. Этого мы сделать не могли и уговорили его пойти с нами после завтрака. Несмотря на невыносимую боль, он крепился, мы сделали еще несколько миль. К ночи ему стало хуже. Мы знали, что это — конец... Конец же был вот какой: Отс проспал предыдущую ночь, надеясь не проснуться, однако утром проснулся. Это было вчера. Была пурга. Он сказал: «Пойду пройдусь. Может быть, не скоро вернусь». Он вышел в метель, и мы его больше не видели.
Мы знали, что бедный Отс идет на смерть, и отговаривали его, но в то же время сознавали, что он поступает как благородный человек и английский джентльмен. Мы все надеемся так же встретить конец, а до конца, несомненно, недалеко...»
К вечеру 19 марта до большого, заложенного еще осенью склада «одной тонны» оставалось всего 11 миль — два десятка километров. У всех обморожены ноги, сам Скотт записывает в дневнике: «Лучшее, на что я теперь могу надеяться, это ампутация ноги, но не распространится ли гангрена — вот вопрос». Последние три лаконичные записи: «Среда, 21 марта. Вчера весь день пролежали из-за свирепой пурги. Последняя надежда: Уилсон и Боуэрс сегодня пойдут в склад за топливом». «Четверг, 22 марта. Метель не унимается. Уилсон и Боуэрс не могли идти. Завтра остается последняя возможность. Топлива нет, пищи осталось на раз или на два. Должно быть, конец близок. Решили дождаться естественного конца. Пойдем с вещами или без них и умрем в дороге».
«Четверг, 29 марта. С 21-го числа свирепствовал непрерывный шторм. Каждый день мы были готовы идти (до склада всего 11 миль), но нет возможности выйти из палатки, так несет и крутит снег. Не думаю, чтобы мы теперь могли еще на что-то надеяться. Выдержим до конца. Мы, понятно, все слабеем, и конец не может быть далек. Жаль, но не думаю, чтобы я был в состоянии еще писать». Ниже подпись. Почерк, кажется, совсем не изменился: «Р. Скотт»
... Восемь месяцев спустя специальная спасательная партия нашла полузасыпанную снегом палатку, нашла их тела. «Мы отыскали все их снаряжение, — писал доктор Аткинсон, — и откопали из-под снега сани с поклажей. Среди вещей было 35 фунтов очень ценных геологических образцов, собранных на моренах ледника Бирдмора. По просьбе доктора Уилсона они не расставались с этой коллекцией до самого конца, даже когда гибель смотрела им в глаза, хотя знали, что эти образцы сильно увеличивают вес того груза, который им приходилось тащить за собой. Когда все было собрано, мы покрыли тела наружным полотнищем палатки и прочли похоронную службу. Потом вплоть до следующего дня занимались постройкой над ними огромного гурия. Этот гурий был закончен на следующее утро, и на нем поставлен грубый крест, сделанный из двух лыж...
Одинокие в своем величии, они будут лежать, не подвергаясь телесному разложению, в самой подходящей для себя могиле на свете». Теперь, конечно, и гурий, и крест давно уже ушли под снег. Их тела лежат в толще ледника Антарктиды. А на мысе Хижины, на вершине Наблюдательного холма, установлен девятифутовый крест из австралийского красного дерева.
На нем — пять фамилий, ниже, как эпитафия, — строка английского поэта. По-русски она звучит так: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Амундсен позднее скажет: «Никто лучше меня не может воздать должное геройской отваге наших мужественных английских соперников, так как мы лучше всех способны оценить грозные опасности этого предприятия. Мужества, твердости, силы им было не занимать».
Помимо вещей, в палатке обнаружили находилась маленькая сумка с записными книжками дневников и письмами к знакомым и близким, к обществу. Эти письма цитировались, кажется, уже на всех языках мира и по многу раз. Но их, вероятно, будут обнародовать снова и снова - настолько мощный нравственный заряд содержится в этих человеческих документах.
Вот Скотт обращается к матери доктора Уилсона: "Дорогая миссис Уилсон! Когда это письмо дойдет до вас, мы оба уже давно окончим свое существование... И я бы хотел, чтобы вы знали, каким он был чудесным человеком до конца - неизменно бодрым и готовым принести себя в жертву ради других... он умер, как жил, - храбрым, истинным мужчиной и самым стойким из друзей..."
А вот письмо к сэру Дж.М. Бэрри: "Дорогой мой Бэрри!.. Станет известно, что мы выполнили свое задание, достигнув полюса, и сделали всё возможное, вплоть до самопожертвования, чтобы спасти больных товарищей. Я думаю, что это послужит примером для англичан будущего поколения... Мы в отчаянном состоянии, отморожены ноги и т.д. Нет топлива, и далеко идти до пищи, но вам было бы отрадно с нами в нашей палатке слушать наши песни и веселую беседу о том, что мы станем делать, когда дойдем до дома на мысе Хижины... Я никогда не встречал за всю жизнь человека, которым бы восхищался и любил бы больше вас, но я никогда не мог показать вам, как много значила для меня ваша дружба, потому что вам приходилось многое давать, а мне ничего".
В письме вице-адмиралу сэру Френсису Чарлзу Бриджмэну обращает на себя внимание приписка: "Простите за почерк, сейчас - 40о, и так было почти месяц".
Письмо жене. Вот небольшая выдержка: "...Заинтересуй мальчика естественной историей, если сможешь; это лучше, чем игры... Больше всего он должен остерегаться лености... Сделай из него человека деятельного. Мне, как ты знаешь, приходилось заставлять себя быть деятельным - у меня всегда была склонность к лени.
Как много я мог бы рассказать тебе об этом путешествии! Насколько оно было лучше спокойного сидения дома в условиях всяческого комфорта!.."
Из послания обществу: "...Мы шли на риск, мы знали, что идем на риск. Обстоятельства повернулись против нас, и поэтому у нас нет причин жаловаться. Нужно склониться перед волей Провидения с решимостью делать до конца то, что в наших силах. Но если мы пожелали отдать свои жизни за это дело, ради чести своей родины, то я взываю к своим соотечественникам с просьбой позаботиться о наших близких..."